ГУШЕ (گوشه – перс., «угол», «уголок», «укромное место») – термин иранской классической музыки, впервые появившийся в иранских рукописях XVII века и обозначающий эталонные мелодические модели, в концентрированном виде запечатлевающие в своей структуре специфические ладовые отношения и типовые мелодические обороты различных дастгахов и авазов.

 

Гуше чрезвычайно разнообразны как по своей протяжённости (от формата короткого мотива до весьма развёрнутых построений), так и по ритмической организации (связанность с системой аруза в арабо-персидском стихосложении или отсутствие таковой, наличие или отсутствие метрической пульсации, использование или нет канонических ритмических фигур и т.д.). В любом случае, большинство гуше воплощают многовековой опыт неразрывного сосуществования персидской музыки и поэзии.

 

Поскольку основной корпус мелодий иранской классической музыки по традиции переходил от учителя к ученику (от сердца к сердцу – «سینه به سینه»), то во многих гуше можно выявить древние корни. Некоторые гуше, вероятно, являются остатками древних классических систем или композиций, другие – старинными пьесами, заимствованными из фольклора и подвергнутые художественному переосмыслению. Некоторые названия гуше обнаруживаются в древних книгах или классической поэзии (например, Рэнг-э Осуль и Джамэ даран), но зачастую мы не можем представить себе, как звучали эти мелодии в те далёкие времена, так как они никак не фиксировались.

 

Названия гуше в определенной мере отражают систему ценностных ориентиров иранской классической музыки, с её тесными связями с классической поэзией, суфийской философией и религиозной жизнью иранцев. Имя гуше указывает на какой-то его существенный выразительный признак:

 

а) происхождение, связь с конкретной региональной традицией (Бахтияри, Азербайджани, Гилаки);

 

б) образную связь с известным поэтическим произведением (Лэйли-о Маджнун, Хосроу-о Ширин);

 

в) принадлежность к творчеству известного мастера (Садри, Молла Нази, Мехди Зарраби, Рак-э Абдолла);

 

г) связь с поэтическими образами-символами (Чакавак – букв. «жаворонок», Бал-э кабутар – букв. «крыло голубя», Парванэ – букв. «бабочка, мотылёк», Занг-э шотор – букв. «верблюжий колокольчик», Зангуле – букв. «бубенчик, колокольчик»; колокольчик, который вешают на шею козе);

 

д) психо-эмоциональный модус (Делькяш – букв. «привлекательный, восхитительный, приятный, милый», Бидад – букв. «насилие, угнетение», Мехрабани – букв. «ласка, нежность, любезность, доброта, милосердие», Шахр ашуб – «возмутительница города», Рухавза – букв. «живительный, оживляющий, бодрящий», Суз-о годаз – букв. «жжение и горение», «горе и страдание», Гамангиз – букв. «горестный, печальный, прискорбный»).

 

С середины XIX века в творчестве отдельных мастеров закрепилась практика тщательного отбора и систематизации гуше в виде радифа – выстроенного в определённом порядке каталога мелодических моделей, охватывающих в совокупности всю «систему систем» иранских дастгахов и авазов.

 

Примечательно, однако, что, будучи зафиксированными в радифах (передаваемых изустно или изданных в виде нотных сборников или звуковых коллекций), гуше служат материалом только для изучения радифа и не воспроизводятся музыкантами буквально. Музыкант заново творит каждую звуковую композицию, пользуясь широкой свободой выбора средств в пределах канона. Изначально он решает, в поле какого дастгаха или аваза его замысел может оптимально воплотиться, затем он определяет, какие гуше этого дастгаха он привлечёт и в каком порядке их выстроит, наконец, он внедряется в звуковое «тело» каждого гуше, подчиняя его развитие общей драматургии всей композиции.

 

Таким образом, ни одна из конкретных реализаций гуше не повторяет ни свой исходный образец из радифа, ни предыдущее исполнение. В качестве иллюстрации к сказанному можно сравнить звучание гуше Нахофт одним и тем же исполнителем (Хосейном Нуршаргом) в двух различных программах: в программе «Сарзамин-э ман» (видеоролик можно посмотреть здесь) и в программе «Шади-э азади» (видеоролик можно посмотреть здесь).

 

М. Каратыгина, А. Козятник